Три сказки об Эйленшпигеле

Как Эйленшпигель в Эрфурте учил осла книгу читать

Прибыв в Эрфурт, где находился знаменитый университет, Эйленшпигель приколотил там на дверях объявление. Господа из университета, наслышанные о его лукавстве, стали держать совет, какую бы ему придумать задачу, чтобы он не смог с ней справиться, а они бы не опозорились. Наконец решили они поручить Эйленшпигелю научить грамоте осла, тем паче что ослов в Эрфурте тогда было в достатке — и молодых, и старых.

Послали за Эйленшпигелем и говорят ему: «Магистр, вы прибили объявление о том, что беретесь любого обучить чтению и письму, да к тому же в короткий срок. И вот мы, господа из университета, решили отдать вам в учение молодого осла. Возьметесь ли вы за это?» Эйленшпигель ответил согласием, но испросил на это побольше времени, поскольку осел, как известно, тварь бессловесная и неразумная. Наконец согласились они на двадцати годах. Эйленшпигель подумал: «Одно из трех: либо умрет ректор — тогда я буду свободен, либо помру я — и с меня уже ничего не возьмешь, а помрет мой ученик — опять же я свободен». А рассудив так, запросил он на это дело пятьсот старых монет, и в счет их некоторую сумму дали ему вперед.

Взял Эйленшпигель осла и пошел с ним на постоялый двор. Там он заказал для своего ученика отдельное стойло, раздобыл старую книгу и, насыпав между страниц овса, положил ее ослу в ясли. Едва осел учуял зерно, принялся он листать мордой страницы и искать овес; когда же он его не находил, то принимался кричать: «И-а! И-а!»

Увидев такое дело, Эйленшпигель вскорости пошел к ректору и говорит: «Господин ректор, не хотите ли посмотреть, чему научился мой воспитанник?» — «Дорогой магистр, — удивился ректор, — неужто он уже научился?» — «Он ужасно туп по природе, — отвечал Эйленшпигель, — и учить его было делом нелегким. Однако благодаря своему рвению и усердию я добился от него, что он уже может различить и даже называть некоторые буквы. Если хотите, пойдемте со мной, вы сами все увидите и услышите».

Он заставил своего прилежного ученика поститься до трех часов пополудни и лишь тогда пришел к нему с ректором и несколькими магистрами. Едва он положил перед ослом книгу, тот стал перекидывать в ней листы туда и обратно; не находя же ничего, во всю мочь кричал: «И-а! И-а!»

«Видите, почтенные господа, — сказал Эйленшпигель. — Две буквы — «И» и «А» — он уже знает. Я надеюсь, дальше дело пойдет еще успешней».

Вскорости после этого ректор умер, и Эйленшпигель отпустил своего ученика пастись, как это ему и подобало. А сам с полученными деньгами отправился своей дорогой, думая про себя: «Сколько бы понадобилось времени, чтобы заставить поумнеть всех эрфуртских ослов!»

Как Эйленшпигель выманил у ризенбургского священника лошадь

Не обошелся Эйленшпигель без плутовства и в деревне Ризенбург. Жил там один священник, у которого была красивая ключница и славная маленькая лошадка. Священник очень любил обеих, лошадь даже больше, чем служанку. Как-то раз побывал в Ризенбурге брауншвейгский герцог, и велел он передать священнику через других людей, что хотел бы заполучить эту лошадку и готов уплатить за нее больше, чем она стоит. Но священник решительно отказал герцогу; слишком уж он любил свою лошадь и не желал с ней расстаться. Насильно же забирать ее герцог не хотел.

Услышал про это Эйленшпигель, который знал толк в таких делах, и сказал герцогу: «Милостивый господин, что вы мне подарите, если я раздобуду вам лошадь ризенбургского попа?» — «Если ты это сделаешь, — отвечал герцог, — я дам тебе красный кафтан со своего плеча, расшитый жемчугом».

Эйленшпигель взялся за это дело и направился в деревню. Ему уже приходилось бывать в доме священника, так что его здесь знали и приняли гостеприимно. Через несколько дней прикинулся Эйленшпигель совсем больным, начал громко стонать и в конце концов слег. Священник и его ключница не знали, как ему помочь, и очень огорчались. Наконец, видя, что ему совсем худо, священник завел с ним речь об исповеди. Эйленшпигель ничего не имел против. Тогда священник сказал, что исповедует его сам, и предложил припомнить все, что ни есть у него на душе, все плохое, что довелось ему совершить за свою жизнь, и всемилостивый Господь простит ему. Эйленшпигель слабым голосом ответил священнику, что грехов за ним нет, кроме одного-единственного, но в нем он не может ему исповедаться. Лучше было бы позвать другого священника, чтобы он мог рассказать ему все, ибо он боится, что господин священник будет гневаться, если он откроется ему.

Услышав это, священник загорелся любопытством, и захотелось ему узнать, в чем здесь дело. «Дорогой Эйленшпигель, — сказал он ему, — дорога далека, я вряд ли смогу раздобыть другого священника, и, если ты тем временем умрешь, нам обоим придется держать ответ перед Богом. Скажи мне свой грех; быть может, он не так уж велик и я освобожу тебя от него. Да и что тебе бояться моего гнева, я ведь не вправе разглашать исповедь». — «Ну что ж, — говорит тогда Эйленшпигель, — раз так, я исповедуюсь вам. Пусть грех и не так велик, но мне жаль, что вам будет неприятно; ведь дело касается вас».

Эти слова еще сильнее раздразнили любопытство священника, и он решил узнать все во что бы то ни стало. Ежели Эйленшпигель у него что-нибудь украл, сказал он, или в чем-то подобном повинен, пусть говорит без опаски, он простит его и не затаит против него зла. «Ах, дорогой господин, — сказал Эйленшпигель, — я знаю, что вы будете гневаться, но, раз уж мне скоро придется распрощаться с этим миром, я должен вам открыться. Не сердитесь, дорогой господин, дело в том, что я спал с вашей служанкой».

Священник спросил, часто ли это бывало. «Всего лишь пять раз», — ответил Эйленшпигель. «Ну, она пятикратно за это получит», — подумал священник, и, отпустив грехи Эйленшпигелю, пошел он к себе в комнату, позвал служанку и спросил ее, спала ли она с Эйленшпигелем. Ключница ответила, что это ложь. Тогда священник заявил, что Эйленшпигель сам признался ему в этом на исповеди и он не может ему не верить. Она твердила «нет», он говорил «да», а потом взял палку и избил ее до синяков. А Эйленшпигель, лежа в кровати, смеялся и думал про себя: «Ну, теперь дело будет сделано».

Он пролежал день, а за ночь поправился и утром, поднявшись, сказал, что ему уже легче и он должен отправляться дальше. Спросил, сколько он задолжал за время болезни; священник все посчитал, получил с него и очень был рад, что тот уходит. Да и ключница была рада — ведь это по его милости ее побили. Эйленшпигель уже совсем собрался, но перед тем, как тронуться в путь, сказал священнику: «Господин священник, хочу вас предупредить, что, поскольку вы разгласили тайну исповеди, я намерен поехать в Гальберштадт и рассказать об этом епископу».

Услышав, что Эйленшпигель хочет сделать его несчастным, поп забыл всю свою злость и стал просить Эйленшпигеля, чтобы он молчал, обещая ему за это двадцать гульденов. Но Эйленшпигель сказал: «Нет, я и за сто гульденов не стану молчать, я пойду и сделаю, как обещал». Тогда священник со слезами на глазах принялся упрашивать служанку, чтобы она с Эйленшпигелем поговорила и узнала, чего он хочет; он все ему отдаст за молчание.

Наконец Эйленшпигель сказал, что он готов держать язык за зубами, если ему отдадут лошадь. Священник охотнее отдал бы все свои деньги, чем расстался с лошадью, — так он её любил. Но хочешь не хочешь пришлось лошадь отдать, и Эйленшпигель тут же на ней ускакал.

Прискакал он рысью к Городским воротам. А герцог стоял в это время на подъемном мосту. Увидев Эйленшпигеля на лошади священника, снял он с себя обещанный кафтан и говорит: «Мой славный Эйленшпигель, вот тебе твой кафтан». — «А вот вам ваша лошадь, милостивый господин», — ответил Эйленшпигель, спешиваясь.

Очень был ему герцог благодарен, а потом попросил рассказать, как удалось ему получить у попа лошадь, и, услышав обо всем, весело смеялся и дал Эйленшпигелю в придачу к кафтану еще и коня.

А священник сильно горевал о своей лошадке и часто бил по этому случаю служанку, так что она скоро от него ушла. И остался он ни с чем: без лошади и без служанки.

Как Эйленшпигель убедил одного крестьянина, что его зелёный платок — синий

Есть-пить Эйленшпигелю хотелось, поэтому надо было и пропитание себе искать. Однажды пришел он в Ольцен на ярмарку, где было много всякого народа. Эйленшпигель всюду ходил, высматривал, где что творится. И заметил он мимоходом, что какой-то крестьянин купил себе зеленый платок и собирается с ним домой. Эйленшпигель тут же придумал, как этот платок у него выудить. Разузнал он, из какой деревни этот крестьянин, и, взяв себе в компанию одного монаха и еще какого-то бездельника, вышел с ними из города на дорогу, по которой крестьянин должен был пройти. Там он научил их, что надо делать, и расставил вдоль дороги неподалеку один от другого.

Идет крестьянин из города с платком, радуется, что сейчас его домой принесет. Тут Эйленшпигель выходит ему навстречу и спрашивает: «Где это ты купил такой прекрасный синий платок?» — «Синий? — удивился крестьянин. — Платок-то зеленый, а не синий». — «Какой же зеленый, когда синий, — отвечает Эйленшпигель. — Я готов ставить за него 20 гульденов и утверждаю, что он синий. Первый встречный, который умеет отличать зеленое от синего, нам это подтвердит».

Тем временем он дал знак одному из своих, и тот вышел им навстречу. «Приятель, — говорит ему крестьянин, — мы тут поспорили насчет цвета этого платка. Скажи по совести, зеленый он или синий, и, что ты скажешь, с тем мы и согласимся». Тот посмотрел на платок и говорит: «Отличный синий платок». — «Нет, вы оба плуты! — воскликнул тогда крестьянин. — Вы, верно, сговорились друг с другом, чтобы меня обмануть». — «Хорошо, — сказал Эйленшпигель, — ты видишь, что я оказался прав, но хочешь еще лишнего подтверждения. Что ж, вон идет благочестивый священник, давай обратимся к нему. Слово духовного лица для меня непререкаемо».

Крестьянин охотно согласился. Дождались они, пока священник к ним приблизился, и Эйленшпигель ему говорит: «Господин, скажите, пожалуйста, какого цвета этот платок?» — «Друг, ты сам это видишь», — отвечал священник. «Да, господин, это правда, — вступил тогда крестьянин, — но вот те двое хотят внушить мне явную ложь». — «Какое мне дело до вашей тряпки, черная она или белая?» — говорит священник. «Ах, дорогой господин, — сказал крестьянин, — ты только рассуди нас, прошу тебя». — «Ну, если это вам так важно, — отвечает священник, — что же мне еще сказать: разумеется, платок синий». — «Теперь-то ты слышишь? — сказал Эйленшпигель. — Платок мой».

Крестьянин только вздохнул: «Почтенный господин, не будь вы духовным лицом, я бы подумал, что вы все трое плуты. Но вы священник, и я не могу вам не верить». Отдал он Эйленшпигелю платок, а сам пошел ни с чем.